Вечный зов

ТЕЧЕТ РЕЧКА ПО ПЕСОЧКУ

В 1719 году Петр I объявил «горную свободу»: право искать золото получал каждый. Если месторождение обнаруживалось на казенных землях, нашедшему выделялся земельный участок в «250 сажень долготы, 250 сажень ширины» (около 25 га) для ведения добычи. На помещичьей земле преимущественное право на разработку имел хозяин вотчины. Однако если он не желал этим заниматься, то должен был «терпеть, что другие в его землях руду и минералы искать и переделывать будут». Все добываемое золото в обязательном порядке продавалось казне (позже это условие было отменено), а с выручки уплачивалась 10%-ная подать. 

Месторождения «песошного» золота во времена Петра находили на Урале повсеместно, но ввиду их бедности тогдашними методами вести добычу было убыточно. В 1745 году в Пермской губернии обнаружили, наконец, рудное золото, и возник один из первых казенных приисков, впоследствии названный Берёзовским. Следующие 70 лет развитие золотодобычи шло ни шатко ни валко из-за того, что в 1782-м Екатерина II «горную свободу» на частных землях отменила, а на казенных ограничила. Более того, владеть прииском по указу императрицы могли только дворяне. 

Все резко изменилось с началом войны 1812 года. Нужда в деньгах заставила Александра I вернуть «горную свободу». Мера эта возымела действие: уже через два года «песошное золото» нашли в Пермской губернии, рядом с Берёзовскими приисками. Горный мастер Лев Брусницын не столько открыл месторождение (его обнаружили давно, но не разрабатывали по причине нерентабельности), сколько предложил технологию промышленного извлечения рассыпного золота. Этот успех и вновь дарованная «горная свобода» породили настоящий бум. Начался «век большого золота».

С 1830 по 1842 год добыча его в стране выросла с 5 до 11 т, что составляло 60% мирового производства. Росту способствовал появившийся в 1838 году указ, разрешавший владеть приисками не только дворянам, но и купцам первой гильдии, почетным гражданам. Правда, мировым лидером золотодобычи Россия оставалась недолго — уже в 1850-е с открытием месторождений в Калифорнии и Австралии ее доля снизилась до 12-13%. 

Российские золотые лихорадки по масштабу значительно уступали американским. Если в те оказались вовлечены сотни тысяч человек, то у нас на всех многочисленных приисках Восточной Сибири было занято всего 40000 душ.

Жестко регулировали власти и старательство. Каждая артель была приписана к тому или иному прииску, куда в обязательном порядке продавала все найденное золото по очень низкой цене. В середине XIX века, например, рыночная стоимость золотника (4,3 г) составляла около 5 рублей, а у уральских старателей его принимали по 1,7–1,8 рубля. Мало того, владельцы приисков должны были получать отдельное разрешение на использование старателей, которое выдавалось с большим скрипом. В этом была своя логика — во-первых, артели брали то, что легко давалось в руки, заваливая отработанной породой хорошие еще жилы, и, во-вторых, существовала практика создания фиктивных приисков, где работы не велись вовсе, а приобретенное у старателей золото выдавалось за добытое. 

Купцы, заправлявшие приисками, как правило, владели еще и винокурнями, чью продукцию сбывали своим же рабочим. Доход это приносило зачастую не меньший, чем сама добыча, и, в отличие от нее, верный. Торговали они также хлебом, чаем, сахаром, табаком, бакалеей, гастрономией, керосином, обувью, готовым платьем, пряжей и пр. По данным за 1910 год, почти 95% золотопромышленников средних сословий владели еще какими-то предприятиями. «И побочными от золотопромышленности доходами, не рискуя, прожить можно», — в этой фразе, написанной в начале прошлого века, ключевое слово: «не рискуя». 

Владельцы приисков относились к своим работникам по-разному. Одни строили в поселках церкви, школы, больницы, бани, сносно кормили людей, полностью запрещали продажу водки. Другие обращались с рабочими как со скотом, селили в чудовищных бараках, спаивали, причем не только чтобы нажиться, но и с целью притушить социальный протест. 

Но зарабатывали старатели весьма прилично. Беда в том, что деньги, как правило, у них не задерживались. Это были «вечные качели»: заработал — прокутил — заработал... По свидетельству Мамина-Сибиряка, уральские мужики, выручив за золото деньги, не вылезали из кабаков, пили и угощали других, затевали катания на людях, золотили крыши своих изб, как церковные купола. 

«Опьяненные в буквальном смысле рассыпанным под ногами богатством, старатели пускались в дикий разгул, стремясь перещеголять друг друга своей разнузданностью. Во время обычного получасового полдника в котел с кипящей водой кидали фунты очень дорогого чая и огромные головы сахара. Дорогую привозную одежду и обувь носили один день, после чего все выбрасывалось, заменяясь новым». В «Амурской Калифорнии» была популярна картежная игра: «простой крестьянин ставил по 4000 рублей на карту и, ничуть не смущаясь, проигрывал эту сумму, в действительности представлявшую для него целое богатство, на которое он мог прекрасно обставить свое сельское хозяйство и прожить безбедно всю жизнь». 

ПРЕДАННОСТЬ ПАРТИИ

В тему отметим, что безрассудные карточные ставки были характерны и для весьма уважаемых подданных царской России. Таковой фигурой, к примеру, вошел в анналы Илларион Никандрович Сокольников, оставивший в монакском «Казино» баснословные деньги.

Человек редкой мужской красоты и обаяния, Сокольников удачно женился на юной красавице, овдовевшей в предыдущем браке с немолодым купцом-толстосумом. Но супружеские узы четы Сокольниковых тоже внезапно оборвались роковым недугом жены. Такой подозрительный оборот вызвал даже судебное расследование и эксгумацию почившей, но следователи-медики подтвердили беспорочность репутации Иллариона Никандровича. Дело закрыли, а Сокольников убыл в Ниццу, где купил виллу. Чтобы проводить досуг в любимом «Казино» Монте-Карло.

Добила героя карточная партия в баккара, которую он в 1895 году сыграл с принцем Уэльским. Илларион со своими миллионами, от которых, правда, к тому времени осталось около 500 000 франков, входил в круг известных всей Европе игроков-джентльменов. Сесть с ним за игорный стол не посчитал для себя зазорным даже наследник английского престола, совершавший европейский вояж. Сокольников держал банк, а будущий король Великобритании Эдуард VII понтировал. Ему в тот вечер не везло: дублируя ставку девять раз кряду, он проиграл 250 000 франков. И тогда принц, немного подумав, обратился к банкомету с вопросом:

 — Вы позволите принцу Уэльскому пойти «на квит», на все 250 000?

 — Я позволю принцу пойти даже на 500 000, если ему будет угодно! — учтиво ответил Сокольников. 

На публику эффектный ответ «ле бояр рюсс» произвел впечатление. Поднялся шум, который тут же стих — карты легли на стол. Принц выиграл, и ставка была повторена. Фортуна и на сей раз улыбнулась Эдуарду! На лице Иллариона не дрогнул ни один мускул. Он выписал чек на 500 000 франков и протянул его принцу. 

Их Высочество пожал руку Иллариону:

 — С такими людьми, как вы, приятно играть! 

На том они и расстались. Принц отправился по своим делам, а Сокольников, оставшись без гроша, стал думать, как ему, сроду ничего путного не делавшему, теперь добывать хлеб насущный. 

Такие фигуры, как Сокольников, были истинной находкой для «тайной гвардии» «Казино». Это была группа ловких искусителей, в чьи обязанности входило подсаживать людей на игру. В Ницце, Ментоне, Каннах и Марселе — в местах, где собиралась состоятельная публика, всегда можно было встретить хорошо одетых господ, которые громко обсуждали, как удачно они на днях сделали ставку в монакском «Казино». Никому и в голову не могло прийти, что и «счастливчики», и «аристократы» состоят на службе в игорном бизнесе. 

Им не только платили твердое жалованье и премиальные, но и выдавали деньги на приобретение фишек. Эта публика могла позволить себе легко проигрывать — ведь денежки были не их, выигрыш же они полностью сдавали в кассу заведения. 

Дела у новоиспеченного «загонщика» пошли совсем неплохо: всякому лестно было сыграть с самим Сокольниковым, партнером не кого-нибудь, а принца Уэльского. Со временем Илларион Никандрович стал специализироваться на русских. Он знакомился с ними в Париже и, конечно же, пичкал красочными рассказами о той роковой партии в баккара с принцем Уэльским, а также историями о нищих, в одночасье ставших миллионерами. 

К прежней роскошной жизни Сокольникову, понятно, вернуться не удалось, но до конца дней своих он оставался душой общества, а главное, имел возможность проводить вечера напролет за любимым своим занятием — игрой.

по материалам: Е. Чирковой, В. Ярхо