Что это было?

Нам помогут бесхитростные признания юных членов семей русских эмигрантов, занесенных бурями эпохи на чужбину. Наблюдения эти были оформлены книжицей, выпущенной в 1924 году "Педагогическим Бюро по делам средней и низшей русской школы за границей", расположенным в Праге. Брошюра содержала воспоминания 500 русских гимназистов от 6 до 22 лет.

Как известно, люмпенизированные массы страны восприняли октябрьские события с энтузиазмом известного есенинского героя Прона:

"Дружище! С великим счастьем!

Настал ожидаемый час!

Приветствую с новой властью!

Теперь мы всех р-раз - и квас!

Без всякого выкупа с лета

Мы пашни берем и леса.

В России теперь Советы,

И Ленин - старшой комиссар.

Дружище! Вот это номер!

Вот это почин, так почин.

Я с радости чуть не помер,

А брат мой в штаны помочил".

...Зато малолетние представители свергнутых классов увидели открывшуюся реальность несколько иначе. Непредвзятые детские впечатления удобно сгруппировать по темам.

ДОМ, СЕМЬЯ, ОТЕЧЕСТВО

Приготовишки отвечали кратко:

- У нас было много ягодов.

- Дома я рвал цветы, сколько хотел.

- Когда я был дома, всегда была война.

- Я помню еще наш дивный сад в Крыму.

Семилетний мальчуган заодно удосужился сделать открытие:

- Когда я родился, мне было 5 лет.

Респонденты постарше изъяснялись обширнее:

- Я люблю чудный город Киев. Я там ловил плотву, собирал землянику и катался на коньках, а с мамой ходил в Лавру.

- Я помню русское Рождество.

- Мы не знали, что делать от счастья, такие хорошие были подарки.

Чем взрослее были гимназисты, тем более мрачные картины им запоминались:

- Перед моими глазами опять возникает давно затерявшаяся в памяти картина. Мы на даче. Старенький дом с большим садом. В саду худенькая семилетняя девочка с длинными косами и серыми узкими глазами. Это я. Это было давно, но я уже и тогда не помнила, когда папа ушел со своим полком на германскую войну.

- На базаре нам ничего не продавали, говорили: чего перед смертью вам откармливаться?

- Первое большое событие у меня дома - объявление войны германцами.

- Я помню себя только со дня смерти папы, тогда я стала впервые всматриваться в окружающее.

- Дома все у нас голодали, и мы стали собираться перебираться.

- Бедная старушка Москва, сколько ужасов пережили мы на твоих, когда-то тихих, переулках!

- Сколько обезображенных трупов я видел в России - даже лошади боялись.

- Мы привыкли тогда к выстрелам и начинали бояться тишины.

- Иногда кажется мне, что тихой и мирной жизни там никогда и не было.

- За что все в России хотели нас убить?

РЕВОЛЮЦИЯ

Ее пожар, таки раздутый большевистскими геростратами с их фанатичным садистом - вождем, юные свидетели тоже запомнили по-разному, в зависимости от возраста. Мнение несмышленышей:

- Революция - это когда никто не спал.

- Тогда забастовала прислуга.

- Когда весь день все ходили по улицам и, приходя домой, без слов засыпали.

- Когда появились красные ленточки.

- Я играла с учителем в гостиной, услышала песни - это была революция.

- Настоящей революции у нас не было, а только грабеж и обыски.

Детвора постарше зафиксировала недоброе:

- Моя покойная мама сразу сказала: много веселятся, а потом будут плакать.

- Мой убитый папа всегда говорил: смотри - красный цвет кровавый, берегись. Я его слова на всю жизнь запомнил.

- Я был очень мал и не знал, что от этого странного, мудреного слова "революция" придется уехать так далеко. Тогда у нас в доме все радовались.

- Я скоро увидел, как рубят людей. Папа сказал мне: "Пойдем, Марк, ты слишком мал, чтобы это видеть".

- Скоро начала литься русская кровь, мои близкие умирали без стона, без проклятий и жалоб.

- Я уцелел один из всей семьи.

А вот длинная выписка из тетради шестиклассницы:

- Я так узнала революцию. В маленький домик бросили бомбу. Я побежала туда. Все осыпалось. В углу лежала женщина. Рядом ее сын с оторванными ногами. Я сразу сообразила, что нужно делать: послала маленького брата за извозчиком, перевязала раненых, как могла, и увидела рядом большой короб. Открыла. Там была масса маленьких цыплят. Боже, что это за прелесть! Я успела их погладить и всех перецеловать.

Эта же девочка резюмирует итоги 1917-го:

- Самое ужасное в революции - раненые. Их никогда не кормили. Приходилось нам, детям, собирать им деньги на хлеб.

СМЕРТЬ И МУКИ

Последние годы жизни в России - центральная часть всех воспоминаний. Многие не забудут это до последнего вздоха на земле. Мнение представителей нежнейшего возраста:

- Все стало бесплатно, и ничего не было.

- Пришел комиссар, хлопнул себя плеткой по голенищу и сказал: "Чтобы вас не было в три дня". Так у нас и не стало дома.

- А нас семь раз выгоняли из квартир.

- Они пришли, а когда ушли, мы не узнали своего дома.

- У нас было очень много вещей, и их нужно было переносить самим. Я была тогда очень маленькая и обрадовалась, когда большевики все отобрали.

На тщедушные плечи детей неугодных сословий пролетарская диктатура взвалила непосильное бремя:

- Я пасла коров и лошадей, хотя и не умела.

- Папы не было, мама все болела, я был тогда хозяином дома. Ходил на базар и уже все умел.

- Голод описывать нечего, он хорошо известен теперь почти всем русским.

Но эти лишения еще не самое ужасное из пережитого юными жертвами. Кузнецы всеобщего счастья насаждали таковое штыком, клинком и пулей:

- Нашего отца расстреляли, брата убили, зять сам застрелился.

- Оба брата мои погибли.

- Мать, брата и сестру убили.

- Отца убили, мать замучили голодом.

- На улице я прочел список расстрелянных, там был отец.

- Дядю увели, потом нашли в одной из ям, их там было много.

- Моего дядю убили как однофамильца, сами так и сказали.

- Я поняла, что такое революция, когда убили моего милого папу.

- Было нас семь человек, а остался один я.

- Папа был расстрелян за то, что был доктор.

- Отца расстреляли, потому что были близко от города какие-то войска.

- У нас дедушка и бабушка умерли с голоду, а дядя сошел с ума.

- За этот год я потерял отца и мать.

- Было темно, когда мы добрались до шхуны. Отец пошел за хлебом. Кругом стреляли. Вот когда я его видел в последний раз.

- Брата четыре раза водили на расстрел попугать, а он умер от воспаления мозга.

- Я получил от сестры письмо с траурной каймой; она писала, что я мал, чтобы узнать, как умер мой отец. Теперь я знаю, что его замучили.

- У нас было, как всюду, повелительное "открой", грабительские обыски, болезни, голод, расстрелы.

- Видел я в 11 лет и расстрелы, и повешение, и утопление, и даже колесование.

- За эти годы я так привык к смерти, что теперь она не производит на меня никакого впечатления.

И еще одна яркая зарисовка - старшеклассницы, описавшей чрезвычайку:

- ЧК помещалась в доме моих родителей. Когда большевиков прогнали, я обошла неузнаваемые комнаты моего родного дома. Я читала надписи расстрелянных, сделанные в последние минуты. Нашла вырванную у кого-то людскую челюсть, теплый чулочек грудного ребенка, девичью косу с куском мяса.

Самое страшное оказалось в наших сараях. Все они доверху были набиты растерзанными трупами. На стене погреба кто-то выцарапал последние слова: "Господи, прости".

ЗА ТРИДЕВЯТЬ ЗЕМЕЛЬ

А теперь о географии российских изгнанников.

- Из Персии мы попали в Архангельск, а оттуда в Норвегию и Лондон.

- После Египта я жил в Париже, Стокгольме и Варшаве.

- И поехали мы с папой на остров Яву.

- Я долго жил с джигитами Алат-Орды.

Сами путешествия тоже оставили след в душе:

- Наш пароход пошел, а я плакал, потому что бабушка осталась, говоря: "Не хочу умирать на чужбине".

- Последней полоски Крыма не забуду. Долго смотрел я на нее весь вечер.

- Меня скоро развеселили дельфины.

- И поехали мы испытывать различные бедствия и увидеть иностранный народ.

- При отъезде я видел битву ледоколов во льдах. Наш капитан сказал, что это в первый раз случилось в мире. Затертые льдами ледоколы стреляли друг в друга. Больше всего я люблю северное сияние.

- Шли и ехали 23 дня, не раздеваясь и засыпая на 2-3 часа.

- Мы шли через безводные пустыни с уральцами 52 дня.

- 300 верст прошли, питаясь чем попало.

- Мы долго ехали через всю Сибирь, под обстрелом, среди болтающихся на телеграфных столбах трупов, их нельзя забыть.

- Наша семья такая: мама в Бельгии, брат в Индокитае, папа неизвестно где, а я здесь.

- Мы много ездили, ожидая смерти от большевиков, от батьки Махно, от разбойников и дезертиров.

- Мы ездили долго, жили плохо. В одном городе мамина собачка стала лизать ноги какому-то нищему. Я очень испугалась, думала, что нищий нас украдет. Он подошел к нам совсем близко, но ничего не говорил. Мы повернули домой, а нищий пошел сзади. Когда мама увидела нищего, ей сделалось плохо. Нищий снял бороду - это был наш потерявшийся папа...

...Ну, ладно. Хватит нагонять тоску. А то прямо записки из сумасшедшего дома. Правда, старина Достоевский что-то там разводил о мировой гармонии, не стоящей слезы ребенка... Но у нас - дата. Некоторым - день согласия и примирения, непримиримым - славная 85-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. В бозе почившей.

Повод такой, что даже выпить можно.

Каждому - за что-то глубоко свое.