Послевоенный славянский старосодовый – стадион, химзавод, «горячка», мамалыга...

В ДК крутили кинофильмы. Работала заводская библиотека, считавшаяся одной из лучших в городе. Если в 1948 году в ней было 1897 экземпляров книг, то в 1950 уже около 8 тысяч. Количество читателей возросло с 320 человек в 1948 году до 1670 человек в 1950 году. Непосредственно в заводских цехах работали 11 книжных «передвижек». На стадионе зимой заливали каток. А летом здесь занимались спортсмены, в частности, тренировалась футбольная команда «Химик».

ДЕНЬ ПОБЕДЫ 1945-ГО

Жительница Славянска, врач-пенсионер Людмила Швырева, проживающая на улице Красных работниц, поделилась своими воспоминаниями о жизни старосодового микрорайона того времени – такой, какой она запечатлелась в ее детской памяти.

Людмила Константиновна родилась в июне 1940 года, и самые ранние ее воспоминания связаны уже с мирной жизнью. Несмотря на то, что была очень мала, она хорошо запомнила праздник Победы в 1945 году. Перед заводской проходной играл духовой оркестр и собирался митинг. Она просила маму: «Пойдем туда!» – но мать допекала пироги и велела ей идти с соседями: подружкой Ниной и ее отцом – дядей Васей.

Подходившие люди были радостно возбуждены, их лица сияли. Но многие плакали. Люда рассматривала музыкантов духового оркестра. Там на трубе играл ее дядя, мамин брат Иван Иосифович Кучер-Ящинин. Дома на этой трубе дядя Ваня играл «Сулико», и она допытывалась у взрослых, почему называется именно «Сулико», откуда такое имя. По словам женщины, Иван Иосифович тогда был начальником одного из содовских цехов.

Вскоре пришла мама, и начала слушать, о чем говорят выступающие. Затем праздник продолжился на их улице. Мать вынесла свежеиспеченные пироги, соседи также угощали друг друга кто чем мог.

ЖИЛИ БЕДНО, НО ДРУЖНО

В послевоенные годы проходную старосодового завода «украшал» плакат с изображением неряшливой растрепанной женщины в фуфайке, по которой ползали вши. На плакате – надпись: «У ледачої Мокрини воші з'їли кожушину». Видно, посредством такой агитации пытались «подтянуть» культурный уровень постоянно нуждающихся заводчан.

Как рассказывает Людмила Швырева, люди – и взрослые, и дети, – несмотря на постоянную нужду, жили дружно. Если кто-то из детей выходил на улицу с куском хлеба, намазанного маргогусалином (это вещество использовали вместо масла), то «куснуть» его хватало всем. Для жарки вместо жира применяли также чистый солидол. Хлеб был ржаной, черный на цвет, кислый на вкус.

Сахар она впервые увидела лет в семь. Когда мама, отстояв очередь, принесла из магазина кусковой сахар и протянула один из кусочков ей, Люда удивленно спросила: «Что это?»

В их семье, имеющей польские корни, детей воспитывали в своего рода патриархальной строгости. Дети никогда – ни в праздники, ни в будние дни – не сидели за столом со взрослыми: рядом им накрывали отдельный стол. Ставили все приборы, клали полотняные салфетки. Начинать трапезу они имели право только после того, как начинали есть взрослые. Общаться за столом строго запрещалось. Людмила Константиновна вспоминает, как однажды к ней во время еды с чем-то обратилась двоюродная сестра. Девочка ей ответила. В итоге детей расставили по углам комнаты и оставили без обеда. Одного наказания было достаточно, чтобы понять, как следует себя вести.

Хотя дети оставались детьми со свойственными им проказами. Однажды она «сагитировала» друзей выкупаться в огромной луже, образовавшейся после сильного дождя. А за такое уже могли поставить коленками на кукурузу...

Впрочем, кукуруза, а точнее мамалыга, взбрызнутая ложкой сметаны, стала незабываемым лакомством ее послевоенного детства. Эту крутую кашу постоянно продавали женщины на маленьком рынке, располагавшемся по четной стороне улицы Чубаря приблизительно на том месте, где проходит дорожка, ведущая к карандашной фабрике. Эти торговки также продавали кусочки манной каши, которые стоили у них по 1 рублю за порцию – в два раза дороже, чем кукурузная мамалыга. За кашей она обычно бегала с немецким алюминиевым котелком, доставшимся «в наследство» от квартировавших в их доме во время войны оккупантов.

ДЕТСКИЕ «ЗАВОДСКИЕ» РАЗВЛЕЧЕНИЯ

Приблизительно на том месте, где ныне расположен завод «Торэласт», в строениях, похожих на погреба, находился химический завод. Один из цехов был литерным. В нем работала мама Людмилы Константиновны – Евдокия Иосифовна, до войны успевшая окончить несколько курсов Харьковского химико-технологического института. В детстве Людмила пыталась выяснить, что значит «литерный». Мать объяснила ей, что так называют засекреченные заводы. За химзаводом находились два больших жилых барака, которые в народе называли «колония Фрунзе».

- Несмотря на «секретность», - вспоминает Людмила Константиновна, - мы проникали в эти погреба, где производилось какое-то ядовитое вещество, от которого кожа человека делалась ярко-желтой. В погребах собирали ртуть, которой играли. Взрослые нам объясняли, что ртуть очень опасна, но разве до детворы доходит? Интересно было наблюдать за «живыми» серебристыми шариками, которые то соединялись в один большой, то рассыпались на множество мелких.

Родители узнавали о детских «вылазках» по... пяткам. Если они были желтыми – значит, запрет нарушался. Бегали тогда ведь только босиком.

(Кстати, многие славянские старожилы вспоминают, что рабочих того химического предприятия сразу отличали по оранжевому лицу, которое было для них своего рода «визитной карточкой».)

Далеко не все знают, что у старосодовцев была своя «горячка» - деревянные желоба, по которым из производственных цехов в реку Казенный Торец стекала отработанная горячая вода. Сюда ходили купаться не только дети, но и взрослые. Ездили также на курортные озера. Именно «ездили», потому как подростки не упускали случая прокатиться по возобновившей свою работу «ветке».

Как вспоминает Людмила Швырева, помощником машиниста на паровозе, таскавшем по «ветке» три вагона для пассажиров, работал ее дядя – двоюродный брат мамы, Тихон Остапович Дротик. Как правило, с курорта отдыхающие возвращались рейсом в 16:30.

САД ФРУНЗЕ – ПОПУЛЯРНОЕ МЕСТО ОТДЫХА

Людмила Константиновна показала фотографии, сделанные до войны ее дядей – Николаем Иосифовичем Кучер-Ящининым, родившимся в 1912 году. На одном из снимков, сделанном с крыши их дома на улице Красных работниц, среди деревьев виднеются трубы содового комбината. Этот дом, кстати, ее дед по матери построил в 1929 году, став таким образом едва не первым застройщиком улицы. До того здесь вспахивали землю, и поле засеивали пшеницей.

Второй снимок более интересен: на нем запечатлен довоенный стадион «Химик». Проглядываются строения, площадки, дорожки. На первом плане слева – наездник на скачущей лошади. По рассказам старожилов, в довоенные годы конный спорт в Славянске пользовался популярностью, и возможность заниматься им была.

В памяти Людмилы Швыревой остался не только послевоенный содовский стадион, но и прилегающий к нему так называемый «сад Фрунзе». В этом саду росли фруктовые деревья, кусты сирени, маслин (так, обычно, называют у нас лох серебристый). Вдоль аллей были установлены скульптуры спортсменов – кто-то толкал ядро, кто-то бросал диск. По словам Людмилы Константиновны, сад Фрунзе был очень популярным местом гуляния у горожан – таким же, как шелковичный парк или парк Славкурорта. Сюда приходили, чтобы позаниматься на стадионе, «поболеть» за любимую команду или спортсменов или просто отдохнуть, развлечься.

А заводская детвора, собираясь на улице, как и во все времена, любила подвижные игры. Стоит заметить, что через эти игры – «в выбивного», «в штандера», «по стрелам», не говоря уже о «жмурках» и «ладках» - прошло не одно поколение.

Любопытно, что и нравы у подростково-мальчишеских компаний были также известные. Никого из чужих на «свою территорию» не допускали; районами ходили «стенка на стенку». По рассказам, подростки «старосодового» пребывали в постоянных выяснениях отношений с подростками «варшавы» и «машмета». А чтобы чужой парень провел домой девушку после танцев – то это и вовсе было ЧП. Людмила Константиновна рассказала, что как-то вечером ее из «шелковичного» провел заезжий парень. За свою дерзость он жестоко поплатился. Компания «старосодового» заставила его (не смейтесь!) перемерить спичкой мост через Казенный Торец. Из скольких спичек состоит упомянутый мост, Людмила Швырева не запомнила, а может, просто тогда не поинтересовалась. Зато помнит, что после такого испытания ухажеру разрешили беспрепятственно провожать ее. Но все это происходило уже в начале 60-х годов, когда она училась в Харькове и приезжала домой на каникулы.

Татьяна Богомаз