Высоколетальные аппараты

КУРС ЭКСПРЕСС-ОБУЧЕНИЯ

23 апреля 1967-го с космодрома стартовал новый трехместный корабль «Союз-1». Но на борту находился единственный человек – космонавт Владимир Комаров. Вот что спустя годы о тех трагических часах говорит его дочь, Ирина Комарова.

«Первым должен был лететь на трехместном «Союзе-1» мой папа, Владимир Комаров. На следующий день на «Союзе-2» должны были выйти на орбиту Хрунов, Быковский и Елисеев. Потом планировалась стыковка: к «Союзу-1» должен был подойти второй корабль, Хрунов и Елисеев через открытый космос должны были перейти в корабль отца. После чего оба «Союза» должны были пойти на посадку.

В 1967 году готовились отметить 50-летие советской власти, нужны были свершения в космосе. Насколько я знаю, только генерал Мрыкин, начальник одного из проектных отделов Центрального конструкторского бюро экспериментального машиностроения Прудников и начальник 1-го управления полигона полковник Кириллов позволили себе сказать, что сотни замечаний, полученных во время испытаний, свидетельствуют о том, что корабли еще «сырые». На что Мишин, заменивший покойного главного конструктора Королева, вспылил и в резкой форме сказал тому же Кириллову, что «научит его работать». Голоса «осторожных» не были приняты во внимание.

День перед стартом. Тогда в Звездном городке не принято было провожать космонавтов к автобусу. Помню, мы с мамой стояли на пороге квартиры, отец вошел с чемоданчиком в лифт и долго-долго не решался закрыть внешнюю железную дверь. Прощался с нами. Это было не предчувствие, а знание возможностей. Перед полетом отец зашел в больницу к знакомому летчику-испытателю, у которого обнаружили рак. Его жена потом рассказала маме о состоявшемся между ними разговоре. Отец признался в палате больному: «Процентов на девяносто полет будет неудачным».

Незадолго до старта отец вдруг заставил маму учиться водить машину. Настоял, чтобы она сдала на права, потом ездил с ней в качестве пассажира, чтобы она уверенно чувствовала себя за рулем.

На 8 Марта он принес маме шикарный столовый сервиз, который едва умещался в багажнике «Волги», и сказал: «Вот будешь потом принимать гостей». А перед стартом папа навел у себя в столе идеальный порядок, ответил на все письма. Показал маме, где лежат документы на квартиру, где ключи от гаража.

...Мы поняли, что ситуация в полете стала развиваться нештатно, когда у нас вдруг дома отключили телефон. Отец в это время проводил ориентацию «Союза-1» почти вслепую. После выхода на орбиту на корабле не раскрылась одна из двух панелей солнечной батареи, потом не прошла команда на ориентацию корабля на Солнце. Когда поступила команда идти на посадку, автоматика «запретила» выдавать тормозной импульс. С папой на связи в это время находился Юрий Гагарин. Отцу предложили ручную ориентацию на светлой стороне… Сподвижник Королева, конструктор Борис Черток, в своих воспоминаниях отмечал, что такой вариант посадки космонавты не репетировали. Папа выполнял то, чему космонавтов еще никто и никогда не учил. Он сделал все, чтобы вернуться…

Средства ПВО обнаружили, что спускаемый аппарат идет на посадку в 65 километрах восточнее Орска… Казалось, что самое трудное позади, было объявлено даже расчетное время приземления. Все присутствовавшие в Центре управления полетами стали хлопать в ладоши, обсуждать, как будут встречать космонавта. И вдруг Юрия Гагарина срочно попросили к телефону. Стало известно, что приземление прошло ненормально. Позже пришло сообщение о гибели отца. На высоте 7 километров произошло скручивание строп парашюта. Старт второго «Союза» был отменен.

О том, что папа погиб, мне сказала Валентина Владимировна Терешкова, которая жила в нашем подъезде. У мамы случилось кровоизлияние в левый глаз, на следующее утро у нее появилась прядь седых волос.

Отца нашли достаточно быстро. Удар о землю был таким сильным, что образовалось углубление более полуметра. Произошел взрыв, и начался пожар. В баках спускаемого аппарата сохранилось около 30 килограммов концентрированной перекиси водорода, которая служила рабочим телом для двигателей системы управляемого спуска. Она оказалась гораздо страшнее бензина, при разложении выделяла свободный кислород, что способствовало горению».

ЧЕЛОВЕКУ МНОГО ЛЬ НАДО?

«Где папина вторая Золотая Звезда, мы не знаем, – продолжает Ирина Владимировна. – Одна Золотая Звезда находится в музее Российской армии. У нас ее забрали в 1970-м году. А про вторую Звезду мы ничего не знаем. Дело в том, что ее никто маме не вручал, секретарь Президиума Верховного Совета СССР Михаил Георгадзе передал только грамоту о присвоении папе звания Героя.

Нам платили пенсию за отца 180 рублей, на меня и брата — еще по 75. Когда рухнул Союз, все льготы отобрали. Раньше по требованию выделяли машину, потом за одну поездку нужно было заплатить 70 рублей. В 1991 году это были большие деньги. Я помню, вдовы Покрышкина и Кожедуба искали третью компаньонку, чтобы в складчину оплатить машину и съездить к врачу. Когда отменили персональные пенсии, мама пошла в районный военкомат, встала на учет как вдова полковника. Пенсия в 1995 году за отца в переводе на валюту составила 50 долларов. Жизнь папы оценили в 50 долларов. Мама говорила, что такого унижения она не испытывала никогда. На электричке она ездила в Звездный городок за продуктами, которые им выделяли по талонам. Мама умерла в 65 лет. За неделю до своего дня рождения…»

НА ЖИВУЮ НИТКУ

30 июня 1971 года весь мир ожидал посадки советского космического аппарата «Союз-11». Спуск проходил нормально. В Центре управления полетами в предвкушении триумфа раздались радостные аплодисменты. Никто и не предполагал, что советскую космонавтику ожидает самая большая трагедия в ее истории…

Сообщение о том, что аппарат «Союз-11» совершил посадку, поступило в Центр управления полетом в 2 часа 18 минут по московскому времени. Потом, после томительной тишины, прозвучали будничные слова. Но от них посвященных пробрала дрожь. По закрытой связи помощнику Главкома ВВС по космосу генералу Каманину отправили шифрованный сигнал – три единицы. Это означало, что все погибли. Такой трагедии советская космонавтика не знала ни до, ни после.

Происшедшее потрясало воображение необъяснимостью. Посадка проходила в полном соответствии с программой. Никаких внешних повреждений при осмотре корабля не нашли. Смерть экипажа наступила от почти мгновенной утечки воздуха. Но почему это произошло, оставалось загадкой.

Позже специальная комиссия по секундам восстановила, что происходило в «Союзе-11». Экипаж готовился к посадке. Но приборы вдруг стали показывать резкое снижение давления. Отстегнув привязные ремни, Добровольский бросился проверять выходной люк, но с ним было все в порядке. Однако слышалось, как свистит уходящий из корабля воздух – вентиляционный клапан почему-то оказался открыт. Диаметр отверстия, как потом выяснилось, был не больше пятикопеечной монеты.

Чтобы добраться до клапана, необходимо было 55 секунд. А космонавты потеряли сознание через 22 секунды. Через 80 секунд в последний раз сократилось сердце Волкова, через 100 – у Пацаева, через 120 – у Добровольского. Экспертиза выявила у всех троих кровоизлияние в мозг, кровь в легких, разрыв барабанной перепонки: газы, растворенные в их крови, вскипели, закупорив сосуды.

- После разгерметизации сразу появился туман в кабине, - говорит летчик-космонавт СССР Алексей Елисеев. – Они отвязались от кресел и стали крутить клапан, но не тот, что нужно. Они не поняли, какой сработал. Потеряли время, потом потеряли сознание, вскипела кровь. Если бы они стали закручивать тот клапан, что сработал, они бы были живы.

Людей могли бы спасти скафандры, но их не было: трое в скафандрах в кабине никак не помещались, а нужно было именно три человека, ведь американцы уже тоже летали втроем. Первый раз без скафандров полетели в 1964-м Владимир Комаров, Борис Егоров и Константин Феоктистов – все прошло успешно. Военные требовали, чтобы на борту кораблей находились хотя бы обычные кислородные маски. Но требователей называли перестраховщиками: до этого не было фактов разгерметизации. Случай с «Союзом-11» был первым. Естественно, к расследованию подошли очень серьезно.

Проверили все клапаны. Завод специально изготовил дополнительную партию. Провели около тысячи экспериментов, однако отказов не произошло. Спецслужбы отрабатывали версии сознательного вредительства, но и те не подтвердились. Зато выявилось элементарное разгильдяйство: многие гайки не были закручены так, как того требовали инструкции.

- Гайки были закручены чуть ли не от руки, - говорит летчик-космонавт СССР Владимир Шаталов. – Где-то докручены с усилием 20 кг, где-то – 30, где-то – вообще на нуле. Усилие должно быть 90 кг, иначе клапан мог и отказать.

КАМНЕПАД

Расследование причин аварии длилось больше года. Выдвигалось множество версий о том, как и почему открылся злополучный клапан, но окончательной причины названо так и не было. После аварии «Союзы» дорабатывали долгих два года. Все это время в космосе не побывало ни одного советского космонавта. Примечательно, что после гибели «Янтарей»  в Звездном городке пошла молва, что нельзя пользоваться позывными, имеющими названия благородных камней. Владимир Комаров, «Рубин», погиб в 1967-м, Павел Беляев, «Алмаз», скоропостижно умер в возрасте 44 лет в 1970-м. Наконец, в 1971-м не вернулись живыми «Янтари». После гибели Добровольского, Волкова и Пацаева ни один советский экипаж не брал себе в позывные названия драгоценных камней.

Старт следующего пилотируемого корабля «Союз-12» прошел только в сентябре 1973-го. Экипаж снова пришлось сократить до двух человек. Но зато в космос они отправились в новых полетных скафандрах. С тех пор скафандры всегда находятся на борту кораблей.

по материалам: С. Самоделовой, В. Яременко, И. Исаевой