Максимально горькие сладости
65 лет назад не стало великого русского писателя А. М. Горького. Его имя при жизни давали главным улицам, театрам и даже городу, а кончина поныне окутана дымкой тайны.
НАПИСАННОЕ ПЕРОМ О том, что "буревестник революции" умер насильственной смертью, говорилось даже во втором издании Большой Советской Энциклопедии: "18 июня 1936 не стало Горького. Его убили враги народа из правотроцкистской организации, агенты империалистов, против которых он мужественно боролся. Несколько ранее, в 1934, ими же был умерщвлен А. Пешков, сын Г. В дни болезни Г. читал опубликованный на страницах "Правды" проект новой сталинской конституции, которая отразила итоги борьбы и побед советского народа. Глубоко взволнованный, Г. по прочтении сказал: "В нашей стране даже камни поют". (БСЭ, 2-е изд., Том 12, М., 1952 г.) А в третьем издании того же справочника опущены и красочный афоризм, и упоминание о смерти его автора (поверим, что истинного). Сказано только, что "похоронен". Зато вот что написал об этом факте французский поэт-коммунист Луи Арагон, очевидец событий: "18 июня, перед усадьбой... Автомобиль. Водитель спорит с охраной, цепь на воротах опускается. Въезжает доктор. Наш спутник, Михаил Кольцов, ходит к страже и обратно. Проходит еще час. Когда машина выезжает, Михаил разговаривает с узнавшим его доктором... Понимать бы тогда, что этот врач, как выяснилось, приложил свою руку к преступлению, что это был - убийца!.. Горький умер. Нам оставалось повернуть обратно. У Кольцова были слезы на глазах..." Нужно дополнить, что книга воспоминаний Л. Арагона, изданная в 1965, до сих пор не переведена на русский язык. Упомянутых врачей было двое: Кончаловский и профессор Сперанский. А рядом с французским поэтом тогда находилась его жена Эльза Триоле -младшая сестра Лили Брик, любимой женщины Маяковского. Это Эльза в 1969, перед своей кончиной, исповедовалась: "У меня муж -коммунист. Коммунист по моей вине. Я - орудие советских властей". А муж Луи в 1972-м сокрушался: "Моя жизнь подобна страшной игре, которую я полностью проиграл. Мою собственную жизнь я искалечил, исковеркал безвозвратно..." ВЕХИ ПУТИ В РАСХОД Что могло стать причиной неугодности Горького советской власти? Исследователь данной темы Аркадий Ваксберг называет следующее: "То, что писатель мог дать Сталину, он к тому времени уже дал. Мертвый Горький превращался в союзника, за живого никто поручиться не мог. Дружба с вождем была лишь воображаемой. "Буревестника" требовалось скорее канонизировать, объявить советской иконой. И сделать это раньше, чем он успел бы натворить что-нибудь нелояльное. Еще одна мотивация. В 1935-1936 годах готовилась новая, "сталинская" конституция. Часть оппозиционной научной и творческой интелегенции, во главе с Алексеем Максимовичем, выдвинула идею создания "партии беспартийных", или "Союза интеллигентов". Эти формации могли бы значиться на выборах в советский парламент отдельным списком. Который возглавляли бы А. М. Горький, академики И. П. Павлов, А. П. Карпинский, В. И. Вернадский (каждый - враг советского партократизма)". Ну и, конечно, секретный архив основоположника соцреализма. Этот чемодан с бумагами тоже содействовал ускорению писателя в мир иной. ДОСЬЕ И ЕГО СТРАЖ Архив Горького, накопленный в Италии, состоял из двух частей. Общедоступную, то есть изрядное количество бумаг и около тысячи книг, писатель в 1924-1927 годах благополучно переслал в Москву с пожеланиями хранить дар в Пушкинском доме. Другая, закрытая часть, составлялась бумагами четырех родов. Во-первых, это были письма от эмигрантов и невозвращенцев, бежавших их СССР. В них респонденты сообщали Горькому новости с родины и пытались открыть ему глаза. Во-вторых, послания от гостей из России, находившихся за границей в отпуске или командировке. Оказия позволяла вояжерам обличать родные беспорядки, власть и самого Сталина. В-третьих, корреспонденция людей с оппозиционным политическим прошлым. И, наконец, в-четвертых - письма Рыкова, Красина, Пятакова; может быть, Троцкого. Эти лица, зная Горького лично, требовали от него поднять свой голос против сталинской тирании, консолидации власти, попрания ленинских принципов. Весь набор этих крамольных бумаг Алексей Максимович желал сохранить, предполагая свое грядущее возвращение на родину. Возможных сторожей было два. Один - приемный сын Зиновий Пешков, однорукий герой Первой мировой, генерал французской армии (младший брат Якова Свердлова). Но его писатель отсеял: в сущности, давно француз, да и лишен постоянного адреса. Второй кандидатурой являлась небезызвестная М. И. Закревская-Бенкендорф-Будберг, секретарь и жена Горького в одном лице. Эта дама стоит особого повествования. Дворянских кровей, урожденная Мария Игнатьевна Закревская в 1911 стала женой И. А. Бенкендорфа, будущего секретаря русского посольства в Германии. Зимой 1917 его , хозяина родового поместья в Эстонии, зверски убила революционная чернь. 25-летняя вдова с двумя детьми, без угла, встретила поддержку Локкарта, преемника английского посла Бьюкенена. Заботливый опекун стал вторым супругом. Потом, уже за границей, этот брак распался. Следующее замужество с Будбергом имело аналогичный итог... Горький, как известно, в 1903 разошелся с Екатериной Павловной Пешковой, первой женой и матерью Максима (их дочь умерла в 1906). Разлад случился из-за появления Марии Федоровны Андреевой, которая ради писателя бросила мужа, детей, ушла из театра Станиславского и пришла в партию Ленина. В эмиграции, путями Господними, "буревестнику" нашли хорошую женщину - секретаря, переводчицу, деловодителя... Ею оказалась упомянутая Мура Закревская-Бенкендорф-Будберг. С осени 1922-го 54-летний писатель и его 30-летняя помощница уже не скрывали своих отношений... Именно этой женщине оказался посвященным последний литературный труд - "жизнь Клима Самгина", ей же был доверен тайный архив. КОНЕЦ - ДЕЛУ ВЕНЕЦ Итак, в апреле 1933 Мура с чемоданом бумаг убыла из Сорренто в Лондон, а Горький направил стопы в Россию. На ее пути возникнет еще один мужчина - знаменитый фантаст Герберт Уэллс. А пролетарского литератора ждали встречи с не менее знаменитым отцом народов. ...В 1935-м умер сын писателя, Максим. Якобы его, пьяного, в сырую майскую ночь бросили одного на скамейке московского бульвара. Получивший воспаление легких, молодой человек умер через несколько дней. Горький был уверен, что сына убили... А 1 июня 1936, приехав из Крыма в Москву, Горький заболел сам. Его поместили в Горках, как Ильича. Лечили писателя 17 известнейших врачей. С 6 июня "Правда" начала публикации бюллетеня о его здоровье. 8-го наступил кризис, и сиделка Черткова (Липа) на свой страх и риск ввела больному сильную дозу камфоры. Результат оказался ошеломительным. Приехавшие в Горки Сталин, Молотов и Ворошилов застали воскресшего к жизни творца, желавшего беседовать о работе. Сталин потребовал вина, и компания возлила за здравие пера, "глаголом жгущего сердца людей". К 16 июня улучшение стало безоговорочным; врачи перевели дух - кризис миновал. Но в ночь на 17, без видимого повода, ситуация обострилась: начались одышка, тахикардия, скачки температуры, цианоз... 18 июня в 11.10 наступила смерть. Шеф НКВД Генрих Ягода, в прошлом фармацевт, лично опечатал комнаты, переворошив бумаги покойного. В медицинском заключении упомянули "тяжелую", а в акте вскрытия - "острую" инфекцию. 20 июня урну с прахом Горького замуровали в Кремлевской стене. ...В том же месяце тайный архив писателя оказался в Москве. Его привезла Мура, которую, по просьбе умиравшего, вызвали попрощаться. Сдача бумаг властям была условием обратного выезда. Пойди, не согласись... Вообще, для НКВД 1936-й стал урожайным на документальной ниве: поджогом добыли архив Троцкого в Париже; взяли переписку Горького; путем взлома изъяли бумаги Керенского, хранившиеся на рю Де-3-О в той же французской столице. И деток подогнали под единый сценарий, пусть в разные годы. Помогли Максиму Пешкову... Нину Троцкую извели туберкулезом, благоприобретенным на почве истощения. Ее сестру Зину вдохновили на суицид. Сергея Львовича Троцкого застрелили в сибирском лагере, а Льва Львовича - отравили в парижском госпитале. Кроме того, бесследно канули оба зятя Троцкого. Зато пути его секретарей зафиксированы: Глазман и Бутов наложили на себя руки, Познанского и Сермукса навечно принял ГУЛАГ. Правда, с чадами Керенского маху дали. Улизнули оба сыночка в Англию. Стали там инженерами - один дороги строил, другой мосты. Да и то сказать: много было контры, не всех досягали пролетарской справедливостью... ОТКРЫТЫЙ ЛАРЧИК Интересны признания медицинского светила - профессора Плетнева, в составе консилиума боровшегося за спасение "буревестника революции": "Мы лечили Горького от болезни сердца, но он страдал более морально, чем физически, терзая себя упреками. Ему в СССР уже нечем было дышать, он рвался назад, в Италию... Но недоверчивый деспот из Кремля больше всего страшился выступления писателя против режима. И, как всегда, в нужный момент придумал действенное средство. На этот раз - бонбоньерку. Красивую, светло-розовую, убранную шелковой лентой. Я и сейчас хорошо ее помню. Она стояла на ночном столике у кровати Горького, который любил угощать посетителей. Тогда он щедро одарил конфетами из ларчика двух санитаров, при нем работавших, и сам съел несколько штук. Через час всех троих скрутило мучительными желудочными болями, а там подоспел и летальный конец..." ...Суд назначил профессору Плетневу должную кару - ВМН, которую великодушно заменили "четвертаком" - 25 годами воркутинских лагерей. Там, у Ледовитого океана, медик встретил другую заключенную - немецкую фельдшерицу Бригитту Герганд. Было это в 1948 году. Женщине, разделившей горести судьбы, Плетнев и рассказал правду о смерти Горького. А бывшая пленная, фрау Герганд, вырвавшись из СССР, опубликовала эти признания в "Социалистическом вестнике". Стоял 1954 год, и не было уже ни Сталина, ни Плетнева... ...Знай такое усопший писатель - непременно бы прослезился (легко было растрогать Алексея Максимовича, быстро увлажнялись его глаза). Вот и вспоминаются почему-то стихи Булата Окуджавы - тоже про долю, память и слезы: "...И уже не спросишь, не с кого. Видно - каждому свое. Были песни пионерские, Было всякое вранье. Забываются минувшие Золотые времена; Как монетки утонувшие, Не всплывут они со дна. Память пылью позасыпало? Постарел ли? - Не пойму: Вправду ль нам такое выпало? Для чего и почему? Почему нам жизнь намерила Вместо хлеба - отрубей?.. Что Москва слезам не верила - Это помню. Хоть убей".
|