Белый мавр для красного дела

БОРЯ С УЛИЦЫ КРАСИВОЙ

Детство будущего террориста прошло в Варшаве. Многие горожане знали Савинковых, живших на Пенькной (Красивой), 13. Отец был уважаемым судьей, честных правил, а это во все эпохи являлось лестным званием. Мать не чуралась литературных опытов, иногда радовавших гонорарами, но всю жизнь посвятила семье.

Увы, в доме юриста близко узнали суть понятий "революция" и "арест". Старшему из детей выпало лечь костьми в якутской ссылке. Еще не притерпелись к этому горю, как второго, Борю, увезли в петербургскую тюрьму на Шпалерной. Университетская скамья заменилась нарами.

Савинкова-отца из храма юстиции попросили; накопившиеся беды поколебали его рассудок. Зато материнские гены пробудились у сосланного Бори. Избрав псевдоним В. Ропшин, второй дитятя блеснул пером. Его литературные опыты начала статья "Петербургское рабочее движение и практические задачи социал-демократии". В 1898 году она понравилась Ленину искренностью и живостью. А главное, совпала с его мыслями о необходимости единой, сильной и дисциплинированной партии нового типа.

Однако вскоре Ропшин, будущий автор "Коня бледного" и "Коня вороного", изменил социал-демократическим взглядам. Юношеская страсть к революции, пока та была свободной влекущей любовницей, иссякла для супруги, требующей монополии чувств.

Да, эсеры держали курс на парламентскую республику; да, стремились к народовластию. Но коллективное землепользование считали отдаленной формой, вытекающей из предшествующих коопераций. И верили, что российский капитализм еще не исчерпал созидательного потенциала, наспех же учрежденный социализм рухнет с треском.

Политический террор виделся социал-революционерам увертюрой для будущих действий регулярных сил, и эту жестокую работу вела Боевая организация партии. Такая деятельность и являлась жаркой любовью Бориса Викторовича.

В ДЫМУ ОГОНЬ БЛЕСТЕЛ

Но не все искренне предавались влечению огнеглазой страсти. Известно, что партию эсеров, лидеров российского террора, основали Григорий Гершуни с Евно Азефом. А последний, именуемый в донесениях Толстым, либо Раскиным, либо Иваном Николаевичем, с 1892 года состоял наиболее высокооплачиваемым (1000 рублей в месяц) агентом полиции. Коим оставался до своей неожиданной легализации в 1908. Впрочем, царская охранка снабдила ветерана как деньгами, так и выправленными бумагами. Азеф, уже в образе Ноймайера, благополучно усоп в 1917 году на окраине строгого Берлина.

Савинков действовал гораздо честнее, ограничиваясь единственно литературным псевдонимом. Зато риск подготовки боевых акций он вкусил сполна. Главными стали убийства министра внутренних дел Плеве (15.07.1904) и генерал-губернатора Москвы, великого князя Сергея Александровича (04.02.1905).

- Я сторонник крепкой власти во что бы то ни стало, - бесстрастно заявлял Плеве.

- Меня честят врагом народа, но пусть будет что будет. Охрана моя совершенна. Только по случайности может быть произведено удачное покушение на меня...

Что ж, и для рьяного министра подтвердилось правило: случайность -это скрытая закономерность. Начальник личной охраны Плеве козырнул новаторством, пересадив казачий эскорт шефа с лошадей на велосипеды. Бравы ребятушки управлялись плохо, наезжая на столбы, друг друга и прохожих. Лишенные привычной кавалерийской атрибутики, впившиеся в руль, они забыли про нагайку, шашку и уж совсем не могли стрелять.

Июльским утром на Английском проспекте Петербурга группа Савинкова настигла карету министра. Плеве был смертельно изранен бомбой Егора Созонова...

Верным получился и удар по династии, нанесенный вскоре после Кровавого воскресенья 9 января. В Кремле был убит генерал-губернатор Первопрестольной.

Бомбист, схваченный тотчас, объявил на допросе: - Я имею честь быть членом партии эсеров, по приговору которой и взорвал великого князя Сергея Александровича. Я счастлив, что исполнил долг, лежавший на всей России.

Бомбист отказался назвать чьи-либо имена. Только через месяц полиция установила: "Исполнитель сего преступления - Иван Платонов Каляев, друг Бориса Савинкова".

Каляева повесили в Шлиссельбургской крепости. Стояла майская белая ночь.

"Дорогая незабвенная мать, - писал накануне осужденный. - Итак, я умираю.

Я счастлив за себя, что с полным самообладанием могу отнестись к моему концу. Привет всем, кто меня знал и помнил".

Литератор В. Ропшин помнил. Казнь подельника не изменила Бориса Викторовича: то же каменное лицо, презрительный взгляд, безжалостная повадка. Та же одежда с иголочки.

Впрочем, какие сантименты? Ведь уже давно иное - гениальное перо Александра Сергеевича - обожгло своим глаголом:

"...Тебя, твой трон я ненавижу.

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу".

А тот же Каляев дважды выходил с бомбой на свою жертву, но первый раз, увидев в карете великокняжеских детей, отшатнулся. Жалость, что ли?..

Скорее, обстоятельства. Они многое расставляют по местам. Припомним: в марте 1881 года бомба Игнатия Гриневицкого смертельно ранила Александра II. А в июле того же 1881-го убили президента США. Народовольцы поспешили открыто заявить: "Выражаем американскому народу глубокое соболезнование в связи с гибелью президента Джеймса Авраама Гарфильда. Русские революционеры выражают свой протест против насилия, подобного покушения Гито." Оказывается, "... в стране демократических свобод политическое убийство - тот же деспотизм, уничтожение которого в России мы ставим своей задачей."

...В мае 1906-го Савинкова изловили в Севастополе. Ему грозила неминуемая виселица. Но тюремные грезы иногда сбываются: верные товарищи, побег из-под стражи, парусный бот, разминка с погоней военных кораблей. И - белеет парус одинокий...

ТОРЖЕСТВО ВЕЛИКИХ ИДЕЙ

В Россию из эмиграции Борис Викторович прибыл весной 1917-го. Прежние заслуги обеспечили ему пост заместителя военного министра в правительстве Керенского. Затем - "...Суровые, грозные годы, которых нельзя описать. Слыхали дворцовые своды солдатскую крепкую "мать"!.. Выбор Савинковым стороны баррикад оказался предрешен.

Во время русско-польской войны 1920 г. он возглавил Российский политический комитет (РПК) в Варшаве. Позже организовал Народный союз защиты родины и свободы (НСЗРИС) - для свержения болшевиков. Эта организация создала широкую агентурную сеть на территории красной России.

Савинков оформился в наиболее опасного для Советов белогвардейца, потому и вызвал на себя всю мощь злокозненного ЧК. Главную роль в обмане и поимке знаменитого эсера-террориста исполнил разведчик П.И.Селянинов, по легенде - нач. штаба советских внутренних войск в Гомеле Александр Эдуардович Опперпут.

15 августа 1924 группа высокопоставленных членов НСЗРИС перешла русско-польскую границу и была задержана бойцами ОГПУ.

21.08 руководитель заговорщиков начал давать показания. Обошлось без пыток - Савинков, похоже, и без них сломался от рокового вопроса: "А вдруг русский люд на самом деле с большевиками?" Чего стоили успехи Росии в новой экономической политике!

И вот судебное заседание. Речь обвиняемого: "После тяжкой и долгой борьбы с вами; борьбы, в которой мною совершено больше, чем кем-либо другим, - я заявляю, свободно и осознанно: я признаю только Советскую власть и никакой другой. Для этого мне, Борису Савинкову, нужно было пережить больше того, на что вы можете меня осудить".

Все, мавр сделал свое дело.

29 августа 1924 г. красная Фемида огласила вердикт: расстрел с конфискацией имущества.

Через несколько часов стенку заменили десятью годами заключения.

...Жена Савинкова была дочерью Глеба Ивановича Успенского, писателя. Их сын, Виктор Борисович, носил фамилию матери -Успенский.

На свидании арестованный Савинков однажды поведал сыну: - "Если услышишь, что я наложил на себя руки - не верь".

В мае 1925, из заключения, отец ходатайствовал об освобождении вчистую. Вскоре газеты сообщили о его самоубийстве.

...Варламу Шаламову, давнему каторжанину, поэту и прозаику, умирающий лагерный доходяга, бывший латышский стрелок, открылся перед кончиной: Савинкова толкнули в пролет тюремной лестницы.

...Виктор Успенский испил ту же чашу, став жертвой ненасытного лагерного Молоха.