След великих следопытов

НЕИЗВЕСТНЫЙ ФИНАЛ ИЗВЕСТНОЙ ДРАМЫ

Пожалуй, многим с юных лет запомнился обаятельный образ сына природы, таежника Дерсу Узала. Такую живописную фигуру в начале прошлого века судьба явила русскому геодезисту и писателю В. К. Арсеньеву. Этот персонаж стал основным героем двух книг Владимира Клавдиевича о дебрях Уссурийского края.

Образ нанайца (или гольда) вдохновил и знаменитого японского режиссера Акиро Куросаву снять одноименный с повестью Арсеньева фильм (где автора играл не менее знаменитый Юрий Соломин).

Но жизненный финал давних событий, как вы помните, оказался трагичным. В такую же пору конца зимы 1907-1908 гг. безобидного следопыта отыскали в тайге убитым. Спустя год писатель не нашел и могилы своего друга, сметенной расширившейся станцией Корфовской.

А лихолетье Гражданской войны, ко всему, бесследно уничтожило фонды библиотек Хабаровска, Уссурийска и Владивостока, где Арсеньев оставил многие записи. В частности, координаты плантации сотни корней женьшеня, дарованной писателю гольдом.

Но жизнь удивительно завершила оборванный трагедией сюжет об Узала. Тайну его гибели раскрыли воспоминания другого, русского таежника -Луки Саенко. Этот охотник в начале 20 века не раз общался с нанайцем, хорошо его знал и уважал.

На страницах охотничьего журнала 1930-х годов Лука поведал, что под осень 1908-го набрел в тайге на полуразрушенное строение. То был барак в устье реки Крыловки, оставленный промысловиками. Меж накренившихся стен укрывался полуодичавший человек - беглый каторжник. Безысходность вынудила преступника довериться охотнику.

За убийство, совершенное во хмелю, этого бывшего крестьянина упекли на Сахалин. Там хронический нарушитель заработал еще и кандалы.

С таким же штрафником, усушив за месяц руки мылом, снял оковы и вырвался из-под охраны. Был апрель 1907-го, когда беглецы на плоту одолели Татарский пролив. На материке, уходя от казачьей погони, урки разбежались: друг в тайгу, наш бродяга - к нанайцам. С ними он и перебился зиму, помогая по хозяйству.

Весной 1908-го, отправившись в дальнейший путь, уголовник заявился под Корфовскую. Вечером, в редколесье, он вышел на огонь костра - то была ночевка Дерсу. Следопыт накормил и обогрел бродягу, а утром пал его жертвой.

Каторжник сзади, поленом, лишил бедолагу жизни, а потом - ружья и котомки...

...Истинность рассказа подтвердила сама берданка, которую Саенко помнил у друга - нанайца, а затем увидел у его палача. Впрочем, расстреляв почти все патроны, каторжник за месяцы добыл одну лишь бродячую собаку, недавно им доеденную.

Лука объяснил злодею, какого человека тот лишил жизни весной у костра. В ответ убийца поглядел долгим немигающим взглядом и с оружием, как лунатик, покинул сарай. Через пару минут из-за деревьев громыхнул выстрел: старая берданка отомстила за своего настоящего хозяина. История Дерсу Узала окончилась справедливым залпом в его память.

ЭХО ЦАРСКИХ ЗАБАВ

Что же до охоты как занятия, то на Руси она издревле была любимой владыческой потехой различных видов: медвежьей, соколиной, псовой. Как там, у Некрасова: "Лай так певуч, мелодичен и ровен... Что твой Россини! Что твой Бетховен!"

Владимир мономах, кроме других подвигов, хаживал в одиночку на медведя. Печально известный герой "Слова о полку Игореве", будучи заложником половцев, утешался ястребиной охотой. Даниил Галицкий однажды трех вепрей кряду взял на рогатину.

Московский район Сокольники назван по месту, где жили ловчие, тренировавшие охотничьих птиц. Заповедник Лосиный остров, или раньше Лосино-Погонный, был территорией, где отпущенные друг за другом псовые своры до изнеможения загоняли сохатого. Подъехавшим всадникам оставалось заколоть упавшего лося. А Ширяево поле, улицы и проезды названы по имени любимой птицы царя Алексея Михайловича (Тишайшего) -Ширяя.

Однажды сокол не рассчитал и в тех местах разбился на крутом пике.

Но то преданья старины глубокой. В новые времена, отрекаясь от старого мира, отряхая весь прах его с ног, уже не всегда было до охоты.

Наверное, предчувствуя грядущий цейтнот, Владимир Ильич в Шушенском, с мужиками, в половодье, до краев набил шлюпку зайцами, пристреленными на речном островке. По воспоминаниям Крупской, вождь тогда радовался, как дитя.

Сталин решал иначе. Однажды, уже после войны, он задал вопрос трапезничавшим соратникам:

- Вы никогда не пробовали оленину? Эх, тогда вы не ели настоящего мяса.

Наутро из Москвы вылетели два самолета: в Тюмень и Салехард.

Возвратились они с убитыми оленями. Добыча обошлась примерно в миллион рублей за тушу. Иосиф Виссарионович, узнав, потребовал строго разобраться...

ВЛАСТЕЛИН КАРПАТ

Но всех коммунистических лидеров, от Тито до Брежнева, своим охотничьим азартом и размахом превзошел Чаушеску. В конце жизни он владел самыми обширными в мире угодьями. Ему принадлежали 23 охотничьих домика, из которых 15 - настоящие дворцы.

На ружейные забавы товарища Николае тратились внушительные суммы. Многих диких зверей специально импортировали; потенциальную добычу всемерно лелеяли, назначая отборный рацион. Поголовье ближних сел околевало истощенным, но диких вепрей кормили зерном, а медведей -говядиной.

Как-то за одну вылазку Кондукатор убил 66 черных горных козлов, занесенных в Красную книгу: поблизости Синаи был устроен специальный подъемник для расстрела испуганных животных сверху, и Генсек затеял его приемку.

Для Чаушеску олени ввозились из Австрии, бурые и полярные медведи - с Аляски. Целый НИИ пять лет корпел над проблемой адаптации северных медведей: те почему-то неизменно издыхали в горах Румынии, хоть ежесуточное меню включало рыбу, мясо, морковь и яблоки. Темная это проблема - холить белых медведей!

Учитывая, что товарищ Николае был снайпером весьма посредственным, его живых мишеней предварительно накачивали транквилизаторами, замедлявшими естественные реакции. Итог был весомым: к декабрю 1989 Чаушеску обладал 244 оленьими трофеями плюс 385 медвежьими шкурами, добытыми собственноручно. Друг и соперник, болгарский лидер Тодор Живков, на этом ристалище плелся вторым.

НЕМОЕ СЛОВО КАМНЕЙ

Зато славные болгарские коммунисты одолели румынских в ином, запредельном соперничестве.

Гладкие безымянные могилы - только и всего, что сохранилось от Елены и Николае Чаушеску после их бесславной ретирады и ужасной смерти на бухарестском кладбище.

Зато последняя обитель первого коммуниста Балкан - Георгия Димитрова - радовала взор, пардон за двусмысленность, ровно полвека (Димитров умер в 1949, будучи на отдыхе в СССР). А его незыблемый мавзолей, украшавший центр Софии, летом 1999 года не смогли взорвать даже с трех попыток. Окончательный заряд в центнер тротила лишь обронил пару-тройку колонн да чуть накренил сам пантеон. Зато Дом правительства по соседству лишился всех стекол.

Конечно, тело самого Димитрова вынесли раньше, в 1990-м. Но здание-то было пронизано флюидами его пламенных идей! Недаром покойный когда-то (в 1933-м) разметал до основания изощренное нацистское обвинение в поджоге Рейхстага. Вот они - след в истории, правота и незыблемость коммунистических истин!

А взрывными работами в мавзолее занималась частная фирма. Вот и она - порочная личина капитализма. Но это так, к слову.