Как это было

Георгий Владимирович Гриневский

- Я и тогда жил в г. Славянске, правда, Сталинской области. В этот день встал, взял портфель и пошел в школу. Мне было 11 лет. Помню, что было солнечно (а может, с настроением проассоциировалось), но сирень цвела, это точно. В школе нас собрали, объявили, что кончилась война, поздравили и сказали, что по случаю такого праздника занятия отменяются. Когда я шел домой, над площадью летали самолеты У-2, их называли "кукурузники". С них сбрасывали листовки с поздравлениями. Мне показалось, что первую половину дня город был как в оцепенении, оживление началось только к вечеру. Отовсюду слышалась музыка, играли гармошки, аккордеоны, гитары, люди пели песни. Вечером весь центр города был заполнен гуляющими, пускали ракеты, как сейчас на Новый год.

Мария Тимофеевна Середа

- Я тогда жила на Западной Украине. Мы дома были, вдруг услышали шум на улице, я вышла: люди кричат, обнимаются, говорят: "Включайте радио, война окончилась!" Все радовались очень. Но и плакали - те, у кого родные на фронте погибли. Мы были такие счастливые - все, победа! У нас отца забрали на фронт в 44-ом, думали: "Ну вот, теперь живой вернется". А он не вернулся. Он тогда уже погиб, мы просто не знали. Последнее письмо прислал в апреле 45-го. Писал маме: "Наталка, если я не вернусь, замуж не выходи. Кому наши дети нужны". Мама и не вышла. Он такой был, наш папа... Никогда на нас не крикнул.

Вот часто говорят, на Западной Украине победе не радовались. Как же, не радовались? Мы фашистов ненавидели. Они такое на нашей земле творили. Село, где я родилась, все сожгли, и живых людей в огонь кидали. Это у меня на глазах случилось. Нас в семье четверо детей было, а после войны двое осталось - я и брат. Самого младшего братишку немцы ни за что расстреляли. Солдаты шли строем по городу, а он, маленький, вперед выбежал, вроде как дорогу закрыл, ну они и начали стрелять. И сестра старшая погибла. В 44-м году знаете, как мы советских солдат встречали, последним делились. Неприятности уже потом, где-то в 46-ом начались. Когда раскулачивали, переселяли. Так и я в Славянск попала.

Анна Александровна Гусак

- Мне тогда было 17 лет, жили в селе недалеко от Славянска. Как раз работали в поле, когда услышали радио. Большой такой репродуктор висел на столбе. Сначала музыка была, потом это сказали. А дальше все как заплачут. Потом уже радовались. Что ж, в каждой семье кто-то погиб. У нас папаша был на войне. Самого младшего братика он так и не увидел, тот родился уже после того, как папашу на фронт забрали. А вечером, когда победу объявили, все по селу гуляли радостные. Смеются и плачут. Нет, танцев никаких не было. Одни бабы, дети да старики. Какие танцы...

Прасковья Семеновна Яковлева

- Я с первого дня войны на фронте. Когда о победе объявили, были с автолавкой под Минском. Мы им товар привезли. А тут по репродуктору и говорят. Мы все обнимались, целовались, бойцы из землянок повылазили, смеются, что войне конец, а мы все живы. Начали вверх стрелять. Представляете, мы там, под Минском, с парнем одним познакомились, ну и расстались, конечно, - война...

А потом, через много лет уже, оказалось, что в одном городе сейчас живем, на одной улице, почти соседи. Он мне, когда видимся, говорит: "Семеновна, я ведь тогда только того и имел, что вы привозили". А я и отчества его не знала. Молодая тогда была, почти девчонка, приезжаем в часть, он, может, и полковник, и командир какой, а для меня дядя Коля да дядя Вася. Вот так.

Николай Григорьевич Вьюниченко

- Я об этом в школе узнал. Мне 9 лет было, уже в школу ходил. Мы жили в Былбасовке. В школе всех собрали и директор объявил, что война закончилась, это было не 9-е, а 8-е число. Всех отпустили домой. Я бежал изо всех сил, хотел первым сказать. Думал, дома еще не знают, у нас и радио тогда не было. Но хорошие вести быстро разносятся, так что я никого не удивил.

Прасковья Ивановна Гасай

- А день, как день был. Я на Сумщине тогда в селе жила. Помню, по-моему, сидела у дома на крыльце, зерно в ступке толкла. А потом как-то быстро все закрутилось. Все плачут, мало радовались. У нас село - 300 дворов. из каждого двора двое-трое на фронте было. А вернулись со всего села 24 человека. И то, тот без рук, тот без глаза. А немцы что у нас вытворяли! Звери, настоящие звери. Построят всех, кто в селе был, а кто там был - калеки, девки да дети - скажут: "По десятеро рассчитайся!" И каждого десятого убьют. Просто так. так что правильно в песне поют, это праздник со слезами на глазах. У меня брат на войне погиб, дите у него осталось, 3 годика всего. Все писал мне: "Паша, помоги моей жене с Ваней, не бросай их, я вернусь, не забуду", А вот не вернулся. Я тогда совсем одна осталась. Мама наша еще раньше умерла, батька тоже, брат потом. А мужа у меня не было. Мне оспой лицо как побило, все мои женихи и разбежались. так после войны и хозяйство поднимать надо, и хату чинить. Я и стала самогон варить, чтоб с мужиками расплачиваться. А меня посадили, дали 6 лет. Но я не жалею. Оно и к лучшему. Попала я не на лесоповал, а в Карело-финскую республику, работала на заводе. В селе никогда так хорошо не жила, как там. Потом домой приехала, а мой дом колхоз уже продал. Мне председатель говорит: "Паша, у тебя же паспорт есть, уезжай ты отсюда!" Так в Славянск и попала. Тут и мужа своего встретила, царство ему небесное, тут и сама помирать буду.

Мария кирилловна Калиберда

- Очень хорошо помню этот день. мы жили на Ясногорке под Краматорском, пошли с сестрой на огород, он был возле самого леса. Там на огородах много людей было - весна. Вдруг брат наш младший бежит, кричит: "Война закончилась, война закончилась!" Что с людьми сделалось! Все обнимаются, покидали все, побежали домой. Там радио передает. Стояли, слушали и плакали.

Столько всего пережили. Меня и в Германию угоняли, да я убежала. А как началась война - тоже помню. Мы тогда хату новую построили, воскресенье было, мазать ее собрались. И тут нам объявляют.

9-го же мая народ к вечеру на улицы вышел, гуляли, пели. Мне 17 лет тогда было, навсегда запомнила.

Степан Степанович Калиберда

- Я не очень хорошо этот день запомнил. Был на заводе в Краматорске, работал. Не помню даже, митинг был? Был, наверное. Мне тогда вообще жизнь не в радость казалась. Я с войны без ноги вернулся.

Мой отец коммунист был с 25-го года. Когда война началась, сразу пошел на фронт, а нам сказал из Славянска уходить. Мы собрали вещи и пошли в сторону Красного Лимана. На полпути мать говорит: "Мы с младшими вернемся, а ты иди, сынок". Пришел в Лиман, встретил соседку, она меня в госпиталь работать устроила. Потом, когда немцы подходили, пошел в военкомат. Взяли меня на фронт, мне 17 лет всего было, пацан. Отправили на три месяца в учебку. Я школу закончил, а тех, кто с образованием, учили на сержантов.

И первый бой свой помню, и как отступали тоже. Такое не забывается. Мы тогда под Сидорово были. Потом, после войны, много раз туда ездил, искал это место, так и не нашел. Там меня и ранило. Был сначала в санбате, потом в госпитале. Подлечили, и снова в часть.

Второй раз ранили уже серьезно. Был 43-й год, лето. Мы шли в разведку боем. Место совсем открытое. Думали, в темноте немец ничего не видит, но они видели. Начали в нас стрелять. Мы же на виду, как мишени. Командир кричит: "Не вставать!" А куда там вставать, голову оторвать от земли нельзя. Меня задело в голову возле виска и в бедро. А уже наступило утро. Весь день пришлось там пролежать. Я не чувствовал, сколько крови потерял, хотя был в сознании. Потом увидел, что наши начали отступать, попробовал ползти - не могу. Тут вижу - окоп, а там солдат, я ему: "Помоги!" Он меня на себе тащил, потом его тоже зацепило. Он пошел звать санитаров, а я остался на нейтральной полосе. Думал, все уже. Но вытащили меня.

Очнулся уже в госпитале. Врачи меня осматривают. Щупают ногу и говорят: "ампутировать". Я даже не знал тогда, что это слово означает. Когда пришел в себя после операции, надо мной медсестра сидела, надо же - из Донецка. Спрашиваю: "Все уже?" Она головой кивает. Посмотрел, ноги совсем нет. Дальше целый год по госпиталям лежал.

Однажды ехали в санитарном поезде, у меня культя разболелась. В ней черви завелись. Нужна опять операция, а там условий никаких. Мы как раз через Славянск проезжали, меня здесь с поезда сняли. Госпиталь был там, где сейчас "Универсам". Первый раз за долгое время лежал на белых простынях. Правда, в 19 лет уже без ноги. Долго не мог матери сообщить, что я здесь. Потом шефы с завода пришли, передали. Меня в Славянске надолго не оставили. Попал в госпиталь в Саратове. Там все такие были - без рук, без ног. Пили страшно. Многие спились. Как я удержался, не знаю. Мне протез сделали, домой я уже с ним приехал, только он часто ломался. Тогда ходил на костылях.

Таких, как я, тогда тысячи были. Никто о нас особо не заботился - выживай, как можешь. Кто спекуляцией начал заниматься, кто чем. Я работал, потом учиться пошел. А в День Победы горько было, еще не привык таким жить.

Они рассказывали это по-разному. У тогдашних школьников, давным-давно ставших солидными людьми, вопрос вызывал грусть и легкую задумчивость. У людей старшего возраста в глазах стояли слезы. Мне было стыдно перед ними, сама не знаю, за что. Может быть, за то, что заставила плакать. Но это ведь не праздное любопытство. Мы должны знать и помнить, что были люди, которые, уйдя в 17 лет защищать Родину, не считают, что совершили в жизни что-то героическое. И еще - в рассказах очевидцев о Дне Победы чаще всего встречается слово "слезы". Этого мы тоже не должны забыть.